Не только Блок: что стоит знать о Серебряном веке
Серебряный век в школьных учебниках литературы идёт единым полотном, и многие не успевают заметить, какой неоднородной была эта литературная эпоха. Рассказываем о том, как поэты и литераторы экспериментировали и искали новые смыслы, и подкрепляем рассказ видеолекциями.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
Кафе «Бродячая собака» и «Башня» Иванова, цех поэтов и эпатаж имажинистов: всё это неоднородный, но гармоничный Серебряный век. Что считать его началом? Можно, конечно, связать его рождение с рождением самого XX столетия, однако исследователи не согласились бы с этой точкой зрения. Они предлагают как минимум две версии того, когда на самом деле началась новая литературная эпоха:
- В 1881 году погиб Александр II и умер Фёдор Достоевский — ключевые события, обозначившие разрыв с прошлой культурой.
- начало 1890-х годов: в 1892 году выходит сборник «Символы» Мережковского, за ним следуют поэтические сборники Бальмонта, «скандальные» стихи Зинаиды Гиппиус. В них впервые появляется особый герой — «Одинокий Человек, стоящий перед лицом предельных границ человеческого бытия, перед лицом Вечности, Вселенной, Смерти, Свободы, Бога», который, по замечанию филолога Е. Эткинда, никогда бы не смог стать героем условных Гончарова или Островского.
Символизм: подземное, полусознательное, невидимое течение
«Проклятые поэты» Бодлер, Верлен, Рембо, по сути, стали отцами русского символизма. Новое направление, зародившееся в 1890-х годах, встретили достаточно враждебно, обвиняя его приверженцев в декадентстве и деградации. Основные его принципы отметил Мережковский в статье «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы»: в творчестве символистов всё есть символ, произведения пронизаны мистическим пафосом и «импрессионизмом», или стремлением изобразить неизображаемое.
Д. С. Мережковский «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы»
писатель, критик, переводчик
Несмотря на скуку, бездействие, порчу языка, газетно-журнальную анархию, отсутствие крупных талантов и непонятный застой, мы переживаем один из важнейших моментов в историческом развитии русской литературы. Это — подземное, полусознательное и, как в начале всякая творческая сила, невидимое течение. Тайные побеги новой жизни, новой поэзии слабо и непобедимо пробиваются на свет Божий, пока на поверхности достигает последних пределов торжество литературной пошлости и варварства.
Именно символисты возродили любовь к Достоевскому: они посвятили писателю множество статей, оформив новую концепцию его творчества, известную и поныне. Символисты рассматривали произведения Достоевского как сугубо трагические, в которых человек вынужден существовать в мире краха гуманизма и кризиса культуры — эта тема особенно была интересна последователям направления.
В школьной программе в качестве известного символиста чаще всего приводят Блока, хотя его позднее творчество едва ли имеет отношение к этому направлению. Тогда как, скажем, фигура Александра Добролюбова, «старшего символиста», не просто не менее значима, но и буквально является легендарной.
Символисты воспевали идею «жизнестроения», неотделимости бытовой жизни от творчества, а точнее, подчинения жизни законам творчества. Но, пожалуй, только эстету, индивидуалисту и ницшеанцу Добролюбову удалось, как бы это тавтологично ни звучало, воплотить её в жизнь.
Декадент Добролюбов в 1890-х годах эпатировал честной народ и писал о «светлых тенях». Живи он в наше время, его давно бы осудили за пропаганду суицида и употребление запрещённых средств. А в 1899 году он внезапно «ушёл в народ», затем основал секту имени себя, скитался по России, Средней Азии и Азербайджану, работал печником, жил практически без денег и умер в абсолютной нищете, причём точная дата смерти писателя до сих пор неизвестна.
Михаил Кузмин: о прекрасной ясности
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
«...в рассказе пусть рассказывается, в драме пусть действуют, лирику сохраните для стихов, любите слово, как Флобер, будьте экономны в средствах и скупы в словах, точны и подлинны, — и вы найдёте секрет дивной вещи — прекрасной ясности, — которую назвал бы я "кларизмом"» — так писал Михаил Кузмин в статье «О прекрасной ясности» в 1910 году.
Кузмин был превосходным композитором, однако Валерий Брюсов убедил его в том, что он — более человек литературы, нежели музыки, и предложил сотрудничество с символистским журналом «Весы».
Кузмин не был символистом, однако проводил вечера в «Башне», своеобразном литературном салоне, возникшем в квартире Вячеслава Иванова, которую тот снимал на последнем, шестом, этаже «Дома с башней». Здесь обсуждали философию и религию, вершились странные ритуалы и читались произведения, впоследствии становившиеся известными (например, «Незнакомка» Блока). А в 1908 году Кузмин и вовсе переехал жить к Иванову из-за бедственного материального положения.
Кузмин не был акмеистом, однако считается, что «О прекрасной ясности» послужила импульсом для появления самого акмеизма.
Кузмин отрицал необходимость приверженности к какой-либо литературной школе, оставляя такой подход «фанатикам и шарлатанам», — и в то же время именно он в 20-е годы возглавил объединение эмоционалистов, отвергавших «безумный разум» во имя эмоциональности, символа человечности.
Акмеизм: с небес — на землю
Акмеизм родился как протест против символизма. Второе его название — «адамизм», и, стоит признать, что оно даже более отражает суть явления, означая желание, присущее первому человеку, назвать вещи своими именами («роза опять стала хороша сама по себе») в противовес туманным символистам.
Примерно к 1912-му году более-менее сформировалась программа нового течения. Основные принципы её выросли из спора: символисты обожествляли бесплотную музыку — акмеисты отдавали предпочтение материальной архитектуре. Символисты были «трагичными мечтателями», акмеисты — ремесленниками, трудящимися в цеху («И просто продиктованные строчки ложатся в белоснежную тетрадь» — пишет Ахматова в «Тайнах ремесла»). Символисты бредили теософией и оккультизмом, приземлённые акмеисты предпочитали исследовать вещный мир — например, через воспевание экзотики, как это делал Гумилёв, или образов языческих празднеств, как это делал Городецкий.
Футуризм: время, вперёд!
«Будетляне» — первая группа писателей-футуристов, у истоков которой стоял «председатель земного шара» Велимир Хлебников. В самом окказиональном наименовании уже заложена ориентация на будущее, однако в то же время подчёркивается и самобытность русских футуристов, далеко не во всём согласных с итальянскими коллегами. Хотя первые футуристические артефакты появляются практически в одно время: в 1909-м выходит «Обоснование и манифест футуризма» Маринетти, в 1910-м — сборник «Садок судей I» будетлян, «напечатанный на оборотной стороне обойной бумаги, без буквы “ять”, без твёрдых знаков и ещё с какими-то фокусами», как замечает Гумилёв.
Из будетлян в дальнейшем вырастает кубофутуризм. Главными принципами направления стали неустанное испытание языка на прочность через словотворчество, урбанизм, прославление технологий и научных открытий и, конечно же, неприятие своих прямых предшественников. Тогда как символисты ассоциируются с музыкой, а акмеисты с зодчеством, живопись — стихия футуристов. И в поэзии, и в живописном искусстве футуристы пытались отразить движение, зафиксировать динамику жизни.
«Садок судей II», 1913 год: «Мы во власти новых тем: ненужность, бессмысленность, тайна властной ничтожности — воспеты нами. Мы презираем славу; нам известны чувства, не жившие до нас. Мы новые люди новой жизни». Картина Давида Бурлюка «На пляже. Япония».
(источник: avangardism.ru)
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
Одной из значимых фигур русского футуризма была Елена Гуро, которая, впрочем, была не избалована вниманием читателей и интересом исследователей. Она также участвовала в «Садках», иллюстрировала сборники друзей-поэтов, писала стихи, но практически не выступала. В её произведениях отразились интерес к зауми, неразделимость живописи и литературы, обращение к образом природы, восстающей против засилья «механистического» города (казалось бы, совсем не футуристическая линия), тема материнства или, скорее, утраченного материнства.
В 1913-м году, не дожив месяц до 36-летия, Гуро умерла от лейкемии.
Имажинизм: дендизм и богохульство
Первая встреча Есенина и Мариенгофа, который сегодня, пожалуй, находится в тени более «медийного» друга, произошла в 1918 году в издательстве ВЦИК, где Мариенгоф работал литературным секретарём. А годом позже вышел манифест «Декларация имажинизма», вполне в футуристическом духе дерзко уведомляющий о том, что футуризм «издох».
Среди главной идеи манифеста — провозглашение того, что «всякое содержание в художественном произведении так же глупо и бессмысленно, как наклейки из газет на картины», а право на существование имеет «образ, и только образ».
Ранние стихи Есенина, у которого «хаты — в ризах образа», полны богоборческих мотивов, граничащих с богохульством. Его совместные выходки с Мариенгофом и другими товарищами по направлению находились на стыке концептуального перфоманса и беззлобного хулиганства:
По паспорту Диду было за пятьдесят, по сердцу восемнадцать. Англичане хорошо говорят: костюму столько времени, на сколько он выглядит. Дид с нами расписывал Страстной монастырь, переименовывал улицы, вешал на шею чугунному Пушкину плакат: «Я с имажинистами». В СОПО читал доклады по мордографии, карандашом доказывал сходство всех имажинистов с лошадьми: Есенин — вятка, Шершеневич — орловский, я — гунтер.
Одним из важных приёмов имажинизма, восходящих к уже не новой концепции жизнетворчества, был дендизм Мариенгофа — трепетное отношение к своему образу, начиная от костюма и заканчивая изысканностью речи. В этом, как замечает профессор русской литературы и культуры Хуттунен Томи, явно прослеживалось иронизирование над символистами.
Впрочем, весь имажинизм можно считать ироничным смешением «избранных фрагментов» различных направлений (особенно противоположных по натуре символизма и футуризма), что ознаменовало собой заключительный аккорд всего Серебряного века, неумолимо приближающегося к завершению.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
В 1921 году умер Александр Блок и был расстрелян Николай Гумилёв. В 1922-м отбыл философский пароход. В 1925-м вышло постановление «О политике партии в области художественной литературы», которое не стало сенсационным — лишь закрепило те настроения, которые уже витали в воздухе, декларировав необходимость подчинения литературы идеологии.
Серебряный век не оборвался резко — он иссяк, уступив социалистическому реализму, «барачной поэзии», стадионной поэзии, поэзии «частных квартир» и ещё множеству течений и явлений уже века Бронзового.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.